— Другой ты убивать. Бозуллин не жадный, — Живодер по-своему понял мою нерешительность.

— Не надо. Убийство слабых не дает руны. Надо убивать тех, кто сильнее.

Какое-то время бритт пытался понять смысл моих слов, зато как понял, так сразу обрадовался, сказал, что я очень-очень интересный и Домну скоро полюбит меня так же, как и его.

— Искать сильный норд! Много рун! — воскликнул Живодер.

Я только хмыкнул. Как пятирунный бритт сможет приволочь семирунного норда? Тоже ножичек к шее приставит? Но мне понравился ход его мыслей. А что, если и впрямь поспрашивать у норда, только не первого попавшегося, а вполне конкретного, который и так мне задолжал?

— Я должен попасть в Сторборг.

Бритт махнул в сторону города.

— Нет. Меня там знают. Меня убьют, если увидят. Там враги.

Бритт оскалился. Ему грозила смерть по всему Бриттланду, в каждой деревне и в каждом городе. Он жил так всегда.

Значит, теперь и мне надо выучиться так жить.

Глава 8

Всю ночь мне снились глупые и досадные сны. Будто Альрик догнал меня, а потом порезал, оставив такие же шрамы, что и на Живодере. Я проснулся, снова уснул, и снова Альрик. Только в этот раз он заставил копать яму, а потом засунул меня туда и засыпал землей. В другой раз он ничего не стал делать, только коснулся губами лба, еще раз и еще, и вдруг я понял, что с каждым касанием он забирал одну руну. Вскоре я стал безрунным, а он поднялся до десятой руны, с улыбкой пронзил мою грудь рукой, выдернул сердце и сожрал его на моих глазах.

Я ошибся? Не стоило уходить из леса? Хёвдинг разозлился или вздохнул с облегчением? Насколько ценен мой дар? Стоит ли он того, чтобы простить непослушание?

Я зажмурился и попытался услышать сердца своих собратьев, но, как и прежде, ничего не вышло. А ведь так я смог бы понять, где Херлиф и где Тулле. Я бы сумел найти брата и жреца. Но этот безднов дар никак не давался в руки! Почему? Альрик мог в любой момент пользоваться им. Кеттилу Кольчуге даже не приходилось задумываться, его шкура и так всегда была толста и непробиваема. А у меня не дар, а издевка богов!

Шорох рядом. Живодер поднялся, разворошил мертвое костровище и начал намазывать лицо сажей. Вскоре я не мог различить ни единой черточки, словно в окружении светлых волос зияла дыра, но он не остановился на этом, обмазал шею и руки, натянул шерстяную шапку и стал почти не различим. Я перекатился к костровищу и проделал то же самое: обмазал сажей лицо, шею, руки, только волосы трогать не стал. Давно уже я не выбеливал пряди, так что хватило и отсеченных концов.

Затем мы пошли к Сторборгу, стараясь держаться края дороги. Небо было затянуто грязными тучами, через которые не пробивался ни звездный, ни лунный свет, но дождя пока не было. Хотя зима в Бриттланде должна быть теплой и мягкой, но меня злил не холод, а непостоянство погоды. Дождь мог начаться при вроде бы ясном небе, а мог не начаться, хотя тучи разбухли, как вымя у коровы, возвращающейся с пастбища. А еще эти ветры… Хьйолкег не просто открывал ноздри в сторону Бриттланда, но еще и сморкался при этом. Все время хотелось закутаться в теплые меха и не вылезать из них до следующего лета. Мне не хватало волчьего плаща.

Ничего. Скоро я сниму кое с кого шкуру и сделаю себе теплую одежку.

Ограда вокруг Сторборга невысока, всего в два роста. Видать, ее сделали лишь для волков и бриттов: ни те, ни другие не смогли бы через нее перебраться, но любой перворунный или хотя бы ловкий перелезет вмиг, что мы с Живодером и сделали. Сторожа нас не заметили. Я и сам чуял, где бритт, лишь по его рунной силе.

Потом мы долго петляли по улочкам, пытаясь наощупь отыскать нужный дом, пока Живодеру не надоело. Он вломился в первый попавшийся дом, откуда не тянуло никакой силой, шепотом поспрашивал, что нужно, а в конце выволок оттуда мужичка, ткнул его пальцем в бок и потребовал привести нас в то место. Нужного нам человека трэль не знал, зато знал, как пройти к тому району, где был его дом. Уж это-то я сумел припомнить.

Мы могли его отпустить. Наверное, могли. Он не смог бы нас описать: черные, сильные, говорят на бриттском, на кого бы подумал конунг? Но когда мы отыскали нужный дом, Живодер ударил раба в висок, и тот вырубился. А, может, и помер.

Бочка с водой отлично подперла дверь бани, выход из сарая на всякий случай я тоже перегородил, затем вытащил свой топор, Живодер блеснул зубами, и мы вошли в дом.

Удар кремнем по кресалу. Всхрап в глубине дома. В свете искр я приметил рабов, спящих на лавках возле входа, и масляную лампу на небольшой полочке на стене. Еще раз ударил по кресалу и зажег огонь. Рабы и хозяева только-только заворочались, а Живодер проскользнул вглубь дома, отбросил одеяла с лавок и быстро, в несколько вздохов, прирезал рабов-мужчин. Одна девка завизжала, но уже было поздно. Я ударил ее и жестом показал, что убью каждую, кто подаст голос.

Перепуганные бабы тут же заткнулись и лишь таращили глаза. Живодер оглядел их и спросил:

— Помочь?

— Нет, — ответил я ему на бриттском. — Веселись.

Бритт помахал окровавленным ножом, затем неторопливо подошел к первой бабе и разорвал на ней рубаху, оценивающе посмотрел на обнаженные сиськи, цокнул и пошел к следующей.

За перегородкой возился хозяин дома, был слышен женский шепот, приглушенно звенело железо, несколько раз что-то брякнуло. Глухо ударила крышка сундука.

Я ждал. Пусть он приготовится. Пусть.

Наконец он вышел. Взъерошенный, в кольчуге на одну рубаху, не подпоясанный, в одной руке меч, во второй лампа.

— Вы кто? — выкрикнул он, щуря глаза. — Знаете, кто я? У меня сын — хускарл! У самого конунга Харальда служит! А мой брат — хельт! Уйди подобру-поздорову!

Сзади уже пыхтел Живодер и попискивала девка. Надеюсь, бритт одним глазом все же приглядывал за дверью, чтобы остальные рабыни не разбежались.

— Ты понимаешь меня? Нордский знаешь? — продолжал хозяин.

— Знаю.

Он поднял лампу повыше, но увидел лишь черное пятно вместо лица. Его жена высунула голову, охнула и снова спряталась.

— Хочу спросить у тебя две вещи. Первая — кто сжег твой второй дом?

Хрокр сощурился, вгляделся в меня.

— Ты